твое ?

Смерть автора

Джек-сказочник намного пережил
Свою семью, и завещал, что нажил
Своим врачам, друзьям и персонажам:
Коту, Разбойнику и старой ведьме Джил.

В пять тридцать к ведьме Кот скребётся в дверь.
Трясётся, будто приведён под дулом.
"Прислали атлас звёзд. "Я вас найду", мол.
Он умер, Джил. Тот, кто меня придумал.
И я не знаю, как мне жить теперь".

Разбойник входит в восемь сорок пять.
Снимает кобуру, садится в угол.
"Прислали холст, сангину, тушь и уголь.
Пил сутки. Сроду не был так напуган.
И совершенно разучился спать".

Старуха Джил заваривает чай -
Старинный чайник в розах, нос надколот.
"Он сочинил меня, когда был молод.
Мстил стерве-тёще. Думаешь, легко вот?
Тебя - лет в сорок, вот и получай:
Невроз, развод и лучший друг-нарколог.
Кота - в больнице, там был жуткий холод.
Он мёртв. То есть прощён. Хороший повод
И нам оставить всякую печаль".

Старухе Джил достались словари -
Чтоб влезть наверх и снять с буфета плошку
С не-плачь-травой, и всыпать ровно ложку
В густой зеленый суп. Тарелок три.
Втекает бирюзовый свет зари
(Джек был эксцентрик) в мутное окошко.
Суп острый.
Еще холодно немножко,
Но, в целом, славно, что ни говори

прикольненько!

Язык... Не нос! Не ухо, не нога!
Что может быть прекрасней языка!
Длинна и продолжительность звучанья,
Прикосновенье, поцелуй, молчанье..
Есть в языке иная красота,
Он мягок - и упрям, упруг - и гибок,
Он как снаряд гимнастики для рта
Необходим для рожиц и улыбок,
Для всякого кривлянья, и к тому же
Незаменим для заплетенья кружев
Их лжи и лести, кривды и интриг...
Но если без деталей, напрямик:
Все языки - лишь отраженье жестов.
И главных только два - мужской и женский.
Язык свободы и язык блаженства.
О, сколько нам причудливых открытий
Готовит столкновенье этих сфер
В одном раю! Хватило б только прыти
Перешагнуть языковой барьер -
И не важны уже словарные запасы!
Уменье говорить и чувство стиля
Нам заменяют магнетические пассы -
Язык штормит, он не выносит штиля!
О, море словоблудия опасно!
Природа языка так сладострастна,
Структура так мучительна тонка -
Французский шарм, английское скольженье, -
Когда находишься во власти языка,
Есть прелесть даже в неглубоком погруженье
В то розовое влажное суфле,
Исполненное пагубного флёра.
Гимн осязанью! Как писал Рабле:
Язык нам дан, чтоб чувствовать партнёра.
Почувствовать, понять, проникнуть, слиться!
Он сам себе посредник-переводчик,
На кончике которого таится
Всё то, что остаётся между строчек -
Любовь и смерть вселенной. И в придачу -
Возможность ощутить, что грех оболган,
Из первых уст. Как говорит Боккаччо:
Язык - вторичный детородный орган,
Ему знакомы девственные звуки
Рожденья слова. Дантевские муки!
Желанье глубины и чувство вкуса,
В нём обрели возможность породниться
В объятиях прекрасного искуса
Пройти меж двух классических традиций
Справа налево или сверху вниз...
(Тамара! Маргарита! Анаис!..)
И, если вы хотя бы раз любили,
Вам этот вкус знаком наверняка.
Как скажет позже некто Генри Миллер:
Художники в долгу у языка.
(Ведь кто бы говорил! Замечу кстати,
Как правильно сказал один издатель:
Пока их хорошенько не побьют,
Художники долги не отдают.)
Вернемся же к предмету разговора.
Во дни сомнений, тягостных страданий,
В часы того великого раздора
Лишь он был маяком моих скитаний!
И собственной гордыне на потребу
Его, его показывал я небу!
И в самую трагическую пору
Низвергнутый из Божеского лона
Лишь в нем одном я находил опору.
Он дал мне сил, довёл до Вавилона,
Где я его носителей возвысил
И научил - поверх других голов -
Бесформенные самородки мыслей
Переплавлять в тугие слитки слов.
Чем это кончилось? Да не о том же речь,
Что я их не успел предостеречь...
Да, в языке бывают междометья.
Но даже щас, когда прошли столетья...
Я знаю: нет надёжнее оплота
Для сброшенного в бездну полиглота.
Пою язык! Пью за его безкостность,
Покоя не дающую уму.
Любой язык есть в идеале космос -
Словарь из звёзд и сфер, а посему
Да здравствует язык! Язык грядущий,
Земную философию ведущий
Сквозь термины - к поэзии светил.
Я породил тебя... И я же извратил...
Всё в мире целостно, а, значит, завершимо,
В любом процессе есть свой долгий ящик,
Свой недозрелый блин, своя вершина...
А дальше всё скользит по нисходящей.
Всё затекает, округляясь в нечто.
Лишь творчество могло быть бесконечно...
Оно могло бы не иметь конца,
Когда бы не потенциал творца.
Он, к сожаленью, тоже иссякаем -
На всякую косу всегда найдётся камень.
Отсюда - кто бы ни был виноват -
Шаблоны, подражанья, плагиат...
Свой дар не смог от тлена уберечь я -
Талант иссяк. Но капают проценты.
Теперь всего лишь пользую наречья,
Изобретаю сленги и акценты,
Глумлюсь над словом. То есть, без зазренья
Коверкаю свои ж произведенья.
Себе дешевле, языку дороже -
Таков закон. Но всё же, всё же, всё же
Коверкать языки - не обессудьте -
Не то же, что коверкать судьбы.

забавный)
твое?

AbbeyDawn, нет.) Константин Арбенин.

нравится мне этот Стул прям вообще

I

Март на исходе. Радостная весть:
день удлинился. Кажется, на треть.
Глаз чувствует, что требуется вещь,
которую пристрастно рассмотреть.
Возьмем за спинку некоторый стул.
Приметы его вкратце таковы:
зажат между невидимых, но скул
пространства (что есть форма татарвы),
он что-то вроде метра в высоту
на сорок сантиметров в ширину
и сделан, как и дерево в саду,
из общей (как считалось в старину)
коричневой материи. Что сухо
сочтется камуфляжем в Царстве Духа.

II

Вещь, помещенной будучи, как в Аш-
два-О, в пространство, презирая риск,
пространство жаждет вытеснить; но ваш
глаз на полу не замечает брызг
пространства. Стул, что твой наполеон,
красуется сегодня, где вчерась.
Что было бы здесь, если бы не он?
Лишь воздух. В этом воздухе б вилась
пыль. Взгляд бы не задерживался на
пылинке, но, блуждая по стене,
он достигал бы вскорости окна;
достигнув, устремлялся бы вовне,
где нет вещей, где есть пространство, но
к вам вытесненным выглядит оно.

III

На мягкий в профиль смахивая знак
и "восемь", но квадратное, в анфас,
стоит он в центре комнаты, столь наг,
что многое притягивает глаз.
Но это -- только воздух. Между ног
(коричневых, что важно -- четырех)
лишь воздух. То есть дай ему пинок,
скинь все с себя -- как об стену горох.
Лишь воздух. Вас охватывает жуть.
Вам остается, в сущности, одно:
вскочив, его рывком перевернуть.
Но максимум, что обнажится -- дно.
Фанера. Гвозди. Пыльные штыри.
Товар из вашей собственной ноздри.

IV

Четверг. Сегодня стул был не у дел.
Он не переместился. Ни на шаг.
Никто на нем сегодня не сидел,
не двигал, не набрасывал пиджак.
Пространство, точно изморось -- пчелу,
вещь, пользоваться коей перестал
владелец, превращает ввечеру
(пусть временно) в коричневый кристалл.
Стул напрягает весь свой силуэт.
Тепло; часы показывают шесть.
Все выглядит как будто его нет,
тогда как он в действительности есть!
Но мало ли чем жертвуют, вчера
от завтра отличая, вечера.

V

Материя возникла из борьбы,
как явствуют преданья старины.
Мир создан был для мебели, дабы
создатель мог взглянуть со стороны
на что-нибудь, признать его чужим,
оставить без внимания вопрос
о подлинности. Названный режим
материи не обещает роз,
но гвозди. Впрочем, если бы не гвоздь,
все сразу же распалось бы, как есть,
на рейки, перекладины. Ваш гость
не мог бы, при желании, присесть.
Составленная из частей, везде
вещь держится в итоге на гвозде.

VI

Стул состоит из чувства пустоты
плюс крашенной материи; к чему
прибавим, что пропорции просты
как тыщи отношенье к одному.
Что знаем мы о стуле, окромя,
того, что было сказано в пылу
полемики? -- что всеми четырьмя
стоит он, точно стол ваш, на полу?
Но стол есть плоскость, режущая грудь.
А стул ваш вертикальностью берет.
Стул может встать, чтоб лампочку ввернуть,
на стол. Но никогда наоборот.
И, вниз пыльцой, переплетенный стебель
вмиг озарит всю остальную мебель.

VII

Воскресный полдень. Комната гола.
В ней только стул. Ваш стул переживет
вас, ваши безупречные тела,
их плотно облегавший шевиот.
Он не падет от взмаха топора,
и пламенем ваш стул не удивишь.
Из бурных волн под возгласы "ура"
он выпрыгнет проворнее, чем фиш.
Он превзойдет употребленьем гимн,
язык, вид мироздания, матрас.
Расшатан, он заменится другим,
и разницы не обнаружит глаз.
Затем что -- голос вещ, а не зловещ --
материя конечна. Но не вещь.

"Надо следить за своим лицом,
чтоб никто не застал врасплох,
чтоб не понял никто, как плох,
чтоб никто не узнал о том.
Стыдно с таким лицом весной.
Грешно, когда небеса сини,
белые ночи стоят стеной —
белые ночи, черные дни.
Скошенное (виноват!),
мрачное (не уследил!),
я бы другое взял напрокат,
я не снимая его б носил,
я никогда не смотрел бы вниз,
скинул бы переживаний груз.
Вы оптимисты? И я оптимист.
Вы веселитесь? И я веселюсь."

"Как правая и левая рука -
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежны, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
Но вихрь встаёт - и бездна пролегла
От правого - до левого крыла!"

Лен, ахах, меня тоже стул в свое время поразил. и сейчас поражает
и еще вот это у Бродского обожаю

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишина глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишина мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

Шикарно

стихотворение, считающееся квинсистенцией хокку и лучшим произведением Басё. который в свою очередь считается величайшим поэтом Японии

Старый пруд!
Прыгнула лягушка.
Всплеск воды.

и я согласен с тем, что европейцам никогда не постичь хокку

ох как я люблю их

после них как-то спокойно становится

пятистишия тоже красивые.
смысл нравится искать в них.

смысл искать в пятистишьях
что именуются танка
сложней чем поймать лепесток
упавший на влажную землю
прошлой зимой
)

личное творчество? *подозревака*

ты что, это великий японский поэт Спяка-сан, стыдно не знать)

Ах, он..
Да-да, определенно мне теперь стыдно))
Отлично у него получилось. Это по крайней мере.
Информируй меня о его следующих сочинениях 8)

я подозреваю, что история сохранила лишь одно его произведение, к сожалению..)

так. а еще я забрел в дебри Серебрянного века

вот. Зинаида Гиппиус

всегда чего-нибудь нет, -
чего-нибудь слишком много...
на все как бы есть ответ -
но без последнего слога

свершится ли что - не так,
некстати, непрочно,зыбко...
и каждый не верен знак
в решеньи каждом - ошибка.

змеится луна в воде
но лжет, золотясь, дорога
ущерб, перехлест везде
а мера - только у Бога

сидит барсук в своей норе
и ест картошечку-пюре

Человек_32, Продолжение будет? мне интересно

Шандор Петефи

Я б мог предать себя проклятью
В том случае, когда б на миг
Тебя забыть был в состоянье,
Благословенье глаз моих!
Пусть буду громом я убит!
Пусть молния меня спалит!
Но горе тем, кто верит слову
Из робкой верности божбе.
И без взываниям к святыням
Я всю тебя ношу в себе.
Мне радость наполняет грудь,
Как своды неба Млечный Путь.
Что верен я тебе навеки,
В том нет заслуги никакой,
Ведь тот, кого ты полюбила,
Не может думать о другой;
Земля не сманит уж таких,
Кто неба самого достиг.

Ocelot,
я продолженью был бы рад
но барсуку подсыпан яд

Человек_32,

Один мой знакомый прозваньем Игнатий
Однажды уснул головою в салате
Залив майонезом костюм и чело
Досадно, конечно, однако напротив
Он мог захлебнуться, усни он в компоте:
Иными словами ему повезло!

Вот как-то Игнатий средь жуткой метели
Был сбит «Жигулями» девятой модели
Пробив головой лобовое стекло.
Но если б не та легковая зараза
Попал бы тогда под колеса КамАЗа:
Иными словами ему повезло!

Однажды Игнатий средь ночи и мрака
Попал в сексуальные лапы маньяка
Решив срезать путь – зацелован зело
Теперь он в больнице лежит, еле стонет
Маньяк был один? Через дом ждали двое:
Иными словами ему повезло!
И если ты катишься быстро под гору,
Отбиты бока, и повеситься впору
И острой щебенкой утыкан весь склон,
Мы здесь вот такой нюанс обнаружим:
Мозгами раскинь – в жерле было бы хуже!
Иными словами тебе повезло!
Иными словами тебе повезло!

в последнее время кругом как-то много Маяковского. странно все это.
одно из любимых

Скрипка и немножко нервно.

Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
«Хорошо, хорошо, хорошо!»
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
«Что это?»
«Как это?»
А когда геликон —
меднорожий,
потный,
крикнул:
«Дура,
плакса,
вытри!» —
я встал,
шатаясь полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
«Боже!»,
Бросился на деревянную шею:
«Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору —
а доказать ничего не умею!»
Музыканты смеются:
«Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!»
А мне — наплевать!
Я — хороший.
«Знаете что, скрипка?
Давайте —
будем жить вместе!
А?»
[1914]

а ещё есть вариант
распылять дезодорант
на коляске колеся
зажигалку поднеся

Мой стих:

Алгебраично ли пространство?
Дифференцируемо ли?
Что скажет нам наше ботанство?
"Плывут по морю корабли,
По морю мысли интегральной,
Где свет далёких алгебр Ли -
Свет радуги рациональной".

Пояснение: алгебры Ли - элемент абстрактной алгебры, Ли - фамилия математика, который их ввёл.

ну вот, Апокриф навеял.
оригинал Одена

Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dogs from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.

Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put crepe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.

He was my North, My South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.

The stars are not wanted now: put out every one
Pack up the moon and dismantle the sun:
Pour away the ocean and sweep up the wood;
For nothing now can ever come to any good.

перевод Бродского

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.

Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах "Он мертв" над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики -- в перчатках черных пусть.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

С озвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти

перевод Фельдмана

Остановите время. Отрежьте телефон.
Заткните пианино и старый патефон.
Пусть помолчит собака над костью мозговой.
Несите гроб на улицу по серой мостовой.
Пускай напишет самолет разборчивый плакат
“Он умер, умер, умер” на белых облаках.
Раздайте полицейским перчатки черный креп
И ленточки на шею красоткам юных лет.
Он был мой Север и Восток, и Запад мой, и Юг,
Рабочая неделя и праздничный досуг,
И полдень мой, и полночь; и воздух, и вода…
Я думала, что мы вдвоем навеки, навсегда.
Вылейте море, выметите лес.
Погасите звезды на заднике небес.
Разберите солнце. Упакуйте луну.
Все это не нужно. Больше ни к чему.

перевод Колмакова

Заткните телефон, долой часы,
пускай за кости не грызутся псы,
рояли - тише; барабаны, об
умершем плачьте; и внесите гроб.

Пусть самолет, кружа и голося,
"ОН УМЕР" впишет прямо в небеса.
Пусть креп покроет шеи голубей над головой,
и черные перчатки оденет постовой.

Он был мне - Север, Юг; Восток и Запад - он,
шесть дней творенья и субботний сон,
закат и полдень, полночь и рассвет...
Любовь, я думал, будет вечной. Экий бред.

Не надо звёзд. Не нужно ни черта:
луну - в чехол, и солнце - на чердак.
Допейте океан, сметите лес.
Всё потеряло всякий интерес

вчера день рождения же был!

Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит
на весь мир, как зарытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
"Падаль!" выдохнет он, обхватив живот,
но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль - свобода от клеток, свобода от
целого: апофеоз частиц.

черт, как же его сложно читать на самом деле

мама сшила мне штаны
из берёзовой коры
чтобы попа не чесалась не кусали комары

а Ч32 гениальные стихотворения. я думаю пора выпускать собственный сборник.

нашел дома сборник наших поэтов, переведенных на английский. адовая штука

актуально

Необъятная страна
все мне сниться по ночам.
Было в ней заведено
правило такое:
Кто не знал, тот не знал.
А кто знал, тот молчал.
А кто знал и не молчал,
говорил другое...
Захотелось как-то людям
жизнь по новому начать.
Очень сильно захотелось!
Да одно мешает:
Кто не знал, не хочет знать.
Кто молчал, привык молчать.
А кто другое говорил, так и продолжает.
Роберт Рождественский

змея задушила детей циркача
они умирали истошно крича.

Я убиваю время пространством
Я боюсь, что живу, не любя
Я считаю, боль это странствие
По закоулкам себя
Подпирая плечом свою сущность
Я все меньше верю поющим
И бьет молотом в лоб мое будущее
И слетает сердце с катушек

Я смотрю сквозь ночи
Но не вижу свет из норы
Я не хуже, чем прочие
Если осветить внутри

Продираюсь сквозь мозг неохотно
Как сквозь осоку болотную
Еще пьяный, почти не спавший
Грязный, небритый, предавший
Я - часть пищевой цепочки
Распадающейся на строчки
Я не знаю как тут все устроено
Ваших принципов, правд и устоев

Я смотрю сквозь ночи
Но не вижу свет из норы
Я не хуже, чем прочие
Если осветить внутри

Cуди меня строже, Боже
Лишь бы не знать, что я брошенный
Достань свой меч из ножен
И дай мне понять что я нужен

А.Красовицкий

..А белый лебедь на пруду
Клюёт Никиту Джигурду..

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи

Цыгане в теме
При любой системе
И днем и в ночи
Горят они в печи

Палочка, ландыш, ракета, творог,
Пойду-ка я съем свой любимый пирог.

А тополь так высок,
Что на сухой песок
Не упадет ни тени.
Иссохшая трава
К корням его прижалась.
Она едва жива
И вызывает жалость.

Варлам Шаламов.

Я знаю шотландца по имени Гарри:
Мертвую шлюху он держит в подвале.
Он сказал мне: «Сынок,
Да, в дерьме я чуток,
Но представь себе, сколько я денег сберег!»

Знай ботан, велик матан.
Знай ботан, велик матан.
Кладезь ботанизма
Древо концептуализма выпустило корни там.

Синева над горизонтом
Греет душу ботана
Но вот перед ним вырастает стена
Знаний стена!

смысл?

нету.

База это Орион
Потому что бесконечен он.
Он всегда первый
И всегда побеждает
Хоть ты считаешь что так не бывает!
Орион непобедим
Но не им одним и не только им
Жив современный металлист
Кроме Ориона есть хиты Judas Priest!

Уползаем с ковреца
Оп-ца-гри-ца-оп-ца-ца.